– Предполагаемый убийца, господин президент. Человек, чья вина не доказана, считается невиновным. Президент взглянул на Бертона.
– Но мне дали понять, что ваше дело было почти беспроигрышным.
Сет Фрэнк почесал за ухом.
– Некоторые адвокаты любят беспроигрышные дела, сэр. Знаете, железо погрузить в воду, и оглянуться не успеешь, как оно проржавеет до дыр.
– И его адвокат был одним из таких?
– В некотором смысле. Я не люблю оценивать шансы, но вероятность вынесения адекватного приговора по всем пунктам предъявленного обвинения не превышала сорока процентов. Нам предстояла настоящая битва.
Президент откинулся на спинку стула, обдумывая сказанное Фрэнком, а потом вновь посмотрел на него.
Наконец, Фрэнк заметил выражение ожидания на его лице и открыл записную книжку. При виде знакомых каракулей его сердцебиение немного утихло.
– Нам известно, что Уолтер Салливан звонил вам сюда прямо перед своей смертью.
– Я помню, что беседовал с ним. Я не знал, что наш разговор непосредственно предшествовал его смерти, нет.
– Знаете, я немного удивлен, что вы раньше не поделились с нами этой информацией. Президент изменился в лице.
– Я знаю. Думаю, я и сам немного удивлен. Полагаю, я верил, что защищаю Уолтера или, по меньшей мере, его память от дальнейших потрясений. Хотя я осознавал, что в конце концов полиция обнаружит, что он звонил мне. Извините, лейтенант.
– Мне необходимо знать подробности этой беседы по телефону.
– Хотите чего-нибудь выпить, Сет?
– Благодарю вас, я бы не отказался от чашечки кофе. Бертон, будто по команде, поднял трубку телефона, стоящего в углу, и минуту спустя перед ними стоял серебряный поднос с кофе.
Они пили горячий кофе; президент посмотрел на часы, а потом поймал на себе взгляд Фрэнка.
– Извините, лейтенант, я действительно придаю вашему визиту большое значение. Однако через несколько минут у меня обед с делегацией конгрессменов, и, честно говоря, мне не очень хочется там присутствовать. Как ни смешно это звучит, я не очень люблю общаться с политиками.
– Понимаю. Я отниму у вас всего несколько минут. Какова была цель этого звонка?
Президент откинулся на спинку стула, будто собираясь с мыслями.
– Я бы определил этот звонок как крик отчаяния. Он, несомненно, был не в себе. Он плохо контролировал речь, его мысли путались. Иногда он надолго замолкал. Словом, совсем не походил на того Уолтера Салливана, которого я знал.
– О чем он говорил7
– Обо всем, и ни о чем. Иногда просто что-то бормотал. Говорил о смерти Кристины. О том человеке, которого вы арестовали за убийство. О том, как он его ненавидит, как тот исковеркал жизнь Уолтера. Слушать все это было ужасно.
– Что вы ему сказали?
– Ну, я постоянно спрашивал, где он находится. Я хотел найти его, помочь ему. Но он мне не говорил. Я даже не уверен, что он расслышал хотя бы слово из сказанного мной, настолько обезумевшим он казался.
– Значит, вы думаете, что он разговаривал как человек, решившийся на самоубийство?
– Я не психиатр, лейтенант, но с моей точки зрения дилетанта, его душевное состояние можно было с уверенностью назвать состоянием человека, решившегося на самоубийство. Это был один из тех редких случаев за время моего президентства, когда я чувствовал настоящую беспомощность. Честно говоря, после этой беседы меня не удивило сообщение о его смерти. – Ричмонд посмотрел на бесстрастное лицо Бертона, а потом на следователя. – Это одна из причин, почему я спросил вас, установили ли вы истинность слухов о причастности Уолтера к убийству того человека. Должен признать, после звонка Уолтера эта мысль пришла мне в голову.
Фрэнк взглянул на Бертона.
– Полагаю, у вас нет записи этой беседы? Я знаю, что некоторые из здешних переговоров записываются.
– Лейтенант, Салливан использовал мою личную линию, – ответил президент. – Это секретный телефонный канал, и здесь не допускаются никакие записи.
– Понятно. Он прямо указывал на то, что замешан в убийстве Лютера Уитни?
– Не прямо, нет. Он явно был не в себе. Но, если читать между строк, супя по испытываемой им ярости... знаете, мне неприятно говорить подобное о покойном, но я думаю, было ясно, что именно он отдал приказ об убийстве. Разумеется, у меня нет этому доказательств, но таково было мое впечатление.
Фрэнк покачал головой.
– Довольно неприятная беседа.
– Да, да, очень неприятная. А сейчас, лейтенант, боюсь, мне нужно вернуться к делам. Фрэнк не сдвинулся с места.
– Почему, по-вашему, он позвонил именно вам? И в такое позднее время?
Президент вновь сел, быстро взглянув на Бертона.
– Уолтер был одним из моих самых близких друзей. У него был довольно необычный распорядок дня, но и у меня – тоже. Мне не кажется необычным то, что он позвонил в такое время. В последние несколько месяцев я получал от него мало известий. Как вы знаете, он тяжело переживал случившееся. Уолтер был из тех людей, кто страдает в одиночестве. А теперь, Сет, прошу меня извинить...
– Мне просто кажется странным, что из всех людей, кому он мог позвонить, он выбрал именно вас. Я имею в виду, что вполне могло оказаться, что вас не будет на месте.
Президенты много времени проводят в разъездах. Поэтому мне важно понять ход его мыслей.
Президент откинулся на спинку кресла, сцепил пальцы и перевел взгляд на потолок. “Этот полицейский хочет поиграть, чтобы продемонстрировать мне свою смекалку”. Он вновь посмотрел на Фрэнка и улыбнулся.
– Умей я читать мысли, я бы не испытывал необходимости в опросах общественного мнения.