Джек, наконец, низко присел рядом со своим другом и начал приподнимать куртку, но потом остановился. Он обернулся и посмотрел в ту сторону, откуда только что пришел. Толпа репортеров расступилась. Даже стена полицейских освободила небольшое пространство, чтобы пропустить Кейт.
В течение минуты Кейт без пальто стояла неподвижно, дрожа на ветру, который вихрем крутился в узком пространстве между домами. Она смотрела вперед, ее глаза были настолько напряжены, что, казалось, они видят все и одновременно не видят ничего. Джек хотел встать и подоит к ней, но ноги его не слушались. Еще несколько минут назад он был энергичен, готов к битве, зол на своего клиента, отказывающегося от помощи, а теперь чувствовал себя полностью изможденным.
С помощью Фрэнка он поднялся и нетвердым шагом подошел к ней. Впервые в своей жизни назойливые репортеры не решились задавать никаких вопросов. Фотографы, казалось, забыли о необходимости делать снимки. Когда Кейт опустилась на колени рядом с отцом и нежно прикоснулась рукой к его неподвижному плечу, вокруг слышались только свист ветра и отдаленный вой сирены медицинской машины. На минуту-две жизнь замерла у суда округа Миддлтон.
В лимузине, который мчался обратно в Вашингтон, Алан Ричмонд ослабил узел галстука и налип себе пива. Он представил себе заголовки вечерних номеров газет. Репортеры ведущих телекомпаний будут просить у него интервью, и он извлечет из этого свою выгоду. Его рабочий график текущего дня не изменится. Твердый, как скала, президент. Рядом с ним гремят выстрелы, а он не моргнув глазом занимается своим обычным делом: управляет страной, руководит людьми. Он прикинул, какими будут результаты опросов. Дополнительные десять процентов как минимум. Но все это было как-то слишком просто. Когда же ему придется принять настоящий вызов?
Лимузин приближался к границе округа Колумбия; Бертон взглянул на Ричмонда. Лютер Уитни только что получил пулю от Коллина, а этот парень спокойно пил имбирное пиво. Бертон ощутил тошноту. И это был еще не конец. Ему никогда и ни за что не забыть происшедшего, но, возможно, он проживет остаток жизни свободным человеком. Человеком, которого уважают его дети, даже если он больше не уважает себя сам.
Продолжая смотреть на президента, Бертон внезапно подумал, что этот сукин сын гордится собой. Он и раньше наблюдал подобное спокойствие в обстановке крайнего и умышленного насилия. Никакого сочувствия к принесенному в жертву человеку. А вместо этого приступ эйфории. Приступ торжества. Бертон вспомнил следы на шее Кристины Салливан. Ее разбитую челюсть. Зловещие звуки, доносившиеся из-за дверей других спален. Лидер нации.
Бертон вспомнил о той встрече с Ричмондом, когда он изложил своему шефу все факты, без исключения. Это не было приятным занятием, даже несмотря на зрелище извивающейся, как уж на сковородке, Глории Рассел.
Ричмонд испытующе посмотрел на каждого из них. Бертон и Рассел сидели рядом. Коллин топтался у двери. Они собрались в одной из комнат жилых апартаментов Семьи номер один. В той части Белого дома, куда закрыт путь любопытной публике. Остальные члены семьи на несколько дней уехали в гости к родственникам. Так было лучше всего. Главный член семьи пребывал не в лучшем расположении духа.
Президент, наконец, был посвящен во все подробности, самой важной из которых был нож для вскрытия конвертов с наиболее изобличающими их уликами, оказавшийся в руках их бесстрашного свидетеля-преступника. Когда Бертон рассказал президенту об этом, того чуть не хватил удар. Немного придя в себя, президент повернулся к Рассел.
Когда Коллин сообщил ему об указании Рассел не протирать лезвие и ручку ножа, президент поднялся и подошел вплотную к главе своей администрации, которая так сильно вжалась в кресло, что, казалось, стала частью обивки. Его пристальный взгляд был сокрушающим. Наконец, она закрыла лицо руками. Блузка в подмышках намокла от пота, а горло пересохло.
Ричмонд вернулся на свое место, медленно прожевал кубик льда из коктейля, а потом повернулся к окну. Он только что вернулся с очередного свидания, но уже успел снять галстук. Продолжая смотреть в пространство, он заговорил.
– Когда, Бертон?
Бертон оторвал глаза от пола.
– Кто знает? Может быть, никогда.
– Нет. Вы должны это знать лучше. Оцените ситуацию как профессионал.
– Лучше раньше, чем позже. У него теперь есть адвокат. Так или иначе, он может кому-нибудь проговориться.
– Есть соображения по поводу того, где может находиться этот... предмет?
Бертон нервно потер руки.
– Нет, сэр. Полицейские обыскали его дом, машину. Если бы они нашли нож, я бы об этом узнал.
– Но они знают, что он пропал из дома Салливана’ Бертон кивнул.
– Полицейские понимают, что нож – важная улика. Если он всплывет, они найдут ему применение.
Президент встал и подошел к отвратительной коллекции готического хрусталя его жены, выставленной на одном из столов. Рядом с ней стояли фотографии членов семьи. Но президент видел не выражения их лиц, а огонь, в котором сгорает его администрация. Казалось, его лицо краснеет от невидимого жара. Странице истории с его участием угрожала опасность быть перевернутой, и все из-за заурядного уголовника и чрезмерно амбициозной и невероятно тупой главы администрации.
– Кого, по-вашему, нанял Салливан?
Снова отвечал Бертон. Рассел больше не принималась в расчет. Коллин присутствовал лишь для того, чтобы выслушать распоряжения.
– Это может быть один из двадцати или тридцати высокооплачиваемых наемных убийц. Кто бы он ни был, он уже далеко.